27 января — День снятия блокады Ленинграда. Ад для его жителей начался 8 сентября 1941 года, когда гитлеровские войска замкнули кольцо и город стал полем боя,
а все его население, даже подростки — бойцами фронта Великой Отечественной. Среди них — нынешняя интинка Валерия Терентьевна Щербань.
Об этой удивительной женщине я не раз писала на страницах «Искры — твоей городской газеты». Наша дружба с Валерией Терентьевной Щербань так и началась — с первого ее интервью интинским сми о жизни в блокадном Ленинграде. Наши постоянные читатели помнят трагическую историю блокадного детства маленькой Гали (так ее называли в семье): папа, будучи работником судебных инстанций, перед самой войной куда-то исчез (впоследствии был осужден как «враг народа» и сослан в поселок Кочмес Интинского района), мама, бабушка и другие родственники умерли от болезней и голода. Обессиленную девочку обнаружили в пустой промерзшей квартире работники ЖКУ, обеспокоенные, что та не приходит получать за февраль продуктовую карточку. Страшные картины детства и сегодня не выходят из памяти восьмидесятидевятилетней интинки.
— Говорят, что время лечит. Может, и так, но забыть страх от разрывов снарядов, беспокойство от пронизывающего воя сирен, и постоянное ноющее чувство голода, то тупое, то изматывающее организм до обмороков, невозможно, — признается моя собеседница. — Искалеченное войной детство миллионов детей. Детство — это как отрезок времени жизни, а в полном понимании этого слова — детства у детей блокадного Ленинграда просто не было.
Согласившись в преддверии памятной даты еще раз обратиться к воспоминаниям, Валерия Терентьевна в то утро хлопотала на кухне: вот уже и чай свежий заварен, и горячие сырники на столе. Останавливаю взгляд на неубранном с табурета тонометре. Не заболела ли хозяйка? Не будет ли мой визит неуместен? Уловив на моем лице некую обеспокоенность, Валерия Терентьевна, легко махнув рукой, поспешно отправила аппарат в шкаф:
— Ничего страшного, издержки возраста, не обращайте внимание. Прошу к столу!
Так, за чашкой чая мы часто беседуем, то и дело возвращаясь в разговорах к самому тяжелому периоду жизни ленинградцев — началу сороковых годов. На этот раз Валерия Терентьевна старательно уходила от того, что уже не раз было озвучено, делясь со мной тем, что на первый взгляд не имеет сильной эмоциональной окраски. Но это только на первый взгляд.
Книга — лучший друг. Особенно в голод
Невозможно передать словами трагизм тех, кто жил без света, тепла и пищи. Он пробуждает в умах миллионов жуткие картины всеобщего голода, ужаса бомбежек… и, вместе с тем, картину всеобщей радости, ликования обессилевших людей, когда после 900-дневного беспросветного существования они обрели надежду на жизнь.
— Но это было позже. А сначала нужно было выжить, — Валерия Терентьевна останавливает разговор, пытаясь справиться с навернувшимися на глаза слезами. — Очень хотелось жить. И мы находили способы, как это сделать. Например, чтением.
Не скрывая своего удивления, я спешу записать все, о чем рассказывает участник тех событий. Не очевидец, не слушатель, не читатель, а именно участник негласной программы выживания с помощью книг.
После того, как Галю обнаружили в квартире совершенно одну и немощную, ее отправили в госпиталь. Дистрофия трудно поддавалась лечению, и все же девочка встала на ноги и, чуть окрепнув, приступила к работе в строительной бригаде. Что могли поручить взрослые девочкам-подросткам?
— Расчищать завалы от попадания снарядов в квартирах, — поясняет рассказчица. — Убирать разбитые стекла, осыпанную штукатурку и смесью залеплять бреши в стенах.
Однажды девочек послали убирать разрушенную квартиру эвакуированных, одна комната которой была отведена под домашнюю библиотеку.
— Какая уж там работа, когда столько книг! — с улыбкой вспоминает Валерия Терентьевна. — Увидели стеллажи до потолка и обомлели! Как сейчас помню, разбрелись по углам с книгами, читали все подряд, пока бригадир нас не пристыдил. Он понимал, что мы не от лени и безответственности не трудимся, а от голода таким образом спасаемся. Книги помогали нам забыться, отвлечься и мысленно переносили в другие события и истории. Так я познакомилась с творчеством Джека Лондона и Чарльза Диккенса.
Несмотря на полную разруху, все квартиры эвакуированных были под строгим контролем домоуправления. Поэтому книги выносили, только предварительно спросив разрешения и с обязательным возвратом. Но забирать их домой не имело смысла — город был обесточен и читать вечерами не представлялось возможным.
По официальным данным, обнародованным советским обвинением на Нюрнбергском процессе: за 872 дня героической и трагической эпопеи в осажденном Ленинграде погибло 632253 человека. По результатам исследований историков и ряда других ученых: в городе от голода и холода, снарядов, бомб и болезней погибло не менее 800 тысяч человек, а с учетом пригородных районов до 1 миллиона жителей.
— Мы приловчились это делать днем во время рабочей смены, пока в дыры в стенах и через пустые оконные проемы попадал дневной свет: двое работают, двое читают, потом менялись. За это нас не ругали, — продолжает рассказчица, заботливая подливая горячего чая в мою кружку.
А еще книги продавали на улицах Ленинграда. На городские базары идти сил не было, поэтому люди выносили товар туда, где прохожие могли на что-нибудь соблазниться — предлагали хрусталь, одежду, посуду.
— А я все на книги смотрела! Зачем мне другое, если именно они были самыми ценными в те годы! Ведь прочитав ту или иную повесть, рассказ, балладу, мы пересказывали их друг другу, потом раненым в госпиталях. Кстати, забота о них тоже помогала выжить. Они, как живой пример мужества и стойкости, непоколебимой веры в победу, воспитывали те же самые чувства и в нас, — говорит Валерия Терентьевна.
Голод изнурял, но мы стояли!
В советские времена в целях воспитания бережного отношения к хлебу часто в рабочих столовых, хлебных магазинах можно было увидеть лозунги «Хлеб — всему голова!, «Хлеба к обеду в меру бери. Хлеб драгоценность — им не сори!». Детей, живших в осажденном Ленинграде с 41 по 43 год, убеждать в бережливости не было необходимости. Читаю воспоминания воспитателей детского дома: «Больно было видеть детей за столом. Суп они ели в два приёма, вначале бульон, а потом всё содержимое супа. Кашу или кисель они намазывали на хлеб. Хлеб крошили на микроскопические кусочки и прятали в спичечные коробки. Хлеб дети могли оставлять как самую лакомую пищу и есть после третьего блюда. Они наслаждались тем, что кусочек хлеба ели часами, рассматривая этот кусочек, словно какую-нибудь диковину».
Израненный, измученный, но не сдававшийся Ленинград жил, сражался, работал и творил. Шли дни и ночи упорной борьбы. Положение в осаждённом городе становилось всё тяжелее. Запасов основных видов продовольствия для войск и жителей города по состоянию на 12 сентября 1941года было не более чем на 30 — 60 суток. Почти отсутствовали картофель и овощи. А в Ленинграде, кроме коренного населения, находились десятки тысяч беженцев, его обороняли войска. В Ленинграде начался голод. С 13 ноября 1941 года норма выдачи хлеба населению опять была снижена.
— Через неделю, когда прекратилась навигация по Ладожскому озеру и в Ленинград почти совсем перестали поступать продукты, и этот скудный паёк пришлось урезать, — рассказывает Валерия Терентьевна, по-прежнему пытаясь справиться с волнением. — Население стало получать самую низкую норму за всё время блокады — 250 г на рабочую карточку и 125 г — на все остальные.
Со слов Валерии Терентьевны, продуктовый паек можно было получать дважды в день, но все старались забрать положенное утром:
— Удержаться от соблазна не взять все сразу было невозможно. Во-первых, не было гарантии и уверенности, что доживешь до вечера. Во-вторых, спрячешь кусочек хлеба за пазуху — до вечера он тебе душу греет.
Несмотря на героизм и мужество населения, положение в осаждённом Ленинграде с каждым днём ухудшалось. К двадцатым числам ноября 1941 года запасы продовольствия подошли к концу. Военный совет Ленинградского фронта начал подготовку к строительству через Ладожское озеро ледовой дороги, её охране и обороне.
— Помню, что лёд был ещё тонкий, но голодный Ленинград не ждал. И 20 ноября по Ладоге пошёл санный обоз. Подводы двигались вереницей, с большими интервалами, а мы, дети, украдкой наблюдали, как женщины беззвучно молились и смотрели с надеждой в небо: Господи, помоги обозу одолеть опасную дорогу, — разговор снова останавливается. Валерия Терентьевна тяжело вздыхает. — Так в осаждённый город были доставлены первые 63 тонны муки. И 22 ноября шестьдесят автомашин вышли в свой первый ледовый рейс. На следующий день колонна обратным рейсом доставила на западный берег 33 тонны продовольствия. И все же некоторые машины не доходили до берега и скрывались подо льдом вместе с водителями, продуктами, медикаментами…
Холод ковал в нас дерзновение жить!
Вместе с разрухой и голодом в блокадный Ленинград пришли и другие бедствия. В конце ноября ударили морозы. Ртуть в термометре приближалась к отметке 32 градуса. Замёрзли водопроводные и канализационные трубы, жители остались без воды. Вскоре подошло к концу топливо. Перестали работать электростанции, в домах погас свет, внутренние стены квартир покрылись изморозью. Целые семьи гибли от холода и голода.
Четырнадцатилетняя Галя сожгла в квартире все, что еще можно было кинуть буржуйку и тем самым погреться:
— Очень жалко было разбирать паркет, но терпеть озноб было просто невыносимо.
К декабрю 1941 года город оказался в ледяном плену. Улицы и площади занесло снегом, закрывшим первые этажи домов. Остановившиеся на улицах трамваи и троллейбусы были похожи на огромные сугробы. Безжизненно повисли белые нити оборванных проводов.
— Весной все работоспособное население вместе с детьми, а нас, в возрасте от 10 лет и старше, уже ими никто и не считал, выходили на очистку домов от канализационных и других отходов, — продолжает беседу Валерия Терентьевна. — Все, кто еще мог стоять на ногах и держать в руках лопаты и кирки.
К всеобщей радости после очищенных путей по городу пошел первый трамвай.
— Я помню эти дни как сейчас, — с волнением говорит Валерия Терентьевна. — Трамвай № 4 шел по Невскому и Литейному проспектам. Пассажиров не было. Пустой вагончик громко звенел, извещая ленинградцев о первой победе в борьбе за жизнь!
P.S. Валерии Терентьевне Щербань в этом году исполнится 90 лет. Несмотря на почтенный возраст и не всегда бодрое настроение и отличное самочувствие, она продолжает жить и благодарить всех нас, кто с ней рядом, кто проявил когда-то к ней хоть толику внимания и заботы. Очень позитивный человек, болеет душой за город, за детей, в нем растущих. Поэтому никогда не отказывается от приглашений встретиться с учениками. Каждый ее поход на внеклассное мероприятие — значимое событие. Валерия Терентьевна — отличный рассказчик, умеет подобрать слова, трогающие душу, оставляя в памяти ее слушателей неподдельное чувство гордости за наш народ, за его мужество и стойкость.
Завершила свой рассказ Валерия Терентьевна стихотворными строчками:
В блокадных днях мы так и не узнали,
Меж юностью и детством где черта?
Нам в сорок третьем выдали медали,
И только в сорок пятом паспорта…